Он мог бы спросить, зачем его армии такая огромная партия войлока. И я тогда начал бы заранее заготовленный монолог. Вот это была бы нормальная реакция. Но как раз такого вопроса он не задал.
Что же означал этот его восторженно-изумленный хохот? Что смешного и удивительного в расписке об оплате казной приготовлений к большому походу?
Ответа у меня не было.
Но появилось множество других ответов на другие вопросы. И вот сейчас я, покачиваясь в седле, перебирал в памяти один за другим замечательные эпизоды всех наших бесед.
Самым важным было, наверное, вот что: при моих словах о Втором западном походе полководец скривился с самым презрительным видом. И тогда я молча указал большим пальцем на мой свиток, так и валявшийся у него на столе.
Ань поднял брови над круглыми совиными глазами.
— Вижу, тебе пока об этом не сообщили, — порадовал его я. — Но императорская казна, как видишь, уже платит — в данном случае мне — за экипировку экспедиционного корпуса на Запад. Вся столица уже знает, что ты возглавишь первый отряд, который тронется отсюда, когда ему будет приказано. Пройдет мимо столицы. Двинется дальше, на запад, пополненный подкреплениями. Пройдет мимо Ланьчжоу, ставки твоего друга Гэшу Ханя (тут полководец поднял брови еще выше). С которым пока все не очень понятно: а не присоединится ли он к тебе, неизвестно в каком качестве. Например, в качестве твоего командующего. Ну и — ты пойдешь дальше на запад. Так что жди новых поставок. Ты же, братец, не думал, что такую партию войлока пришлют тебе просто так? Ты же вроде бы сам вооружаешься из доходов твоих трех округов…
Если тут и была ложь, то хорошо перемешанная с распространенными слухами и даже фактами.
— Значит, эта болтовня — уже не болтовня… Идиоты! — взорвался, наконец, он. — Они что, думают, что я вот так отвешу им поклон и оставлю свои округа?
— По-моему, именно этого твои столичные друзья и добиваются, — высказал догадку я. — Главное — вырвать тебя с корнем из этой почвы. Что-то ты очень уж прочно в ней сидишь. А насчет всего остального — они еще не решили. Например, не просчитали, куда именно тебе идти и в каком городе остановиться. Но если повезет, увидишь снова прекрасный Самарканд.
На поле боя этот человек, как я слышал, соображал с удивительной скоростью. Но здесь море новой информации явно затопило его громадную голову и посеяло в ней хаос.
А потом в этом хаосе зародилась одна простая мысль, которая ему нравилась с каждым мгновением все меньше.
— То есть они еще не решили почти ничего, но ты — ты! — уже приезжаешь сюда и все рассказываешь мне… То есть там, куда меня хотят послать, — в Самарканде, значит, о моем походе уже знают побольше меня? Хорошенькое начало для военной операции. Очень здорово.
Я развел руками:
— И не только в Самарканде, а уже и при дворе нового халифа. Не расстраивайся, братец, Самарканд дал тебе приют однажды — даст и еще раз. Наш город — он теплый, умный и добрый.
— И армии моей даст приют? — глухо пробормотал он.
— Ну, ей еще надо туда дойти, — не стал утешать его я. — А когда дойдет, от нее останется не так уж много. Даже при стотысячной экспедиционной армии надо будет оставить гарнизоны по пути. Например, в Фархане. И Чаче, видимо, тоже. А до них — в Гаочане, он же Ходжо. Ну, а в тылу у тебя как раз будет пограничный Ланьчжоу с твоим другом Гэшу Ханем, от которого, получается, будет зависеть твое снабжение.
Тут великий человек устроился поудобнее на подушках, втянул и без того отсутствующую шею и почти погрузил свой крючковатый нос в многочисленные подбородки и прочие складки тела, туда, где у него «билось большое красное сердце».
— Ох, как ты не хочешь, чтобы этот поход начался, — удовлетворенно пробурчал он наконец. — Ох, как ты меня упрашиваешь, чтобы я туда не ходил.
— Конечно, не хочу, — согласился я. — Только-только Согд задышал спокойно…
— Только-только все в Согде и за его пределами поняли, что настоящая власть там — не наместник халифа, и не тот, кто милостью наместника сидит на троне ишхида всего края, а дом некоего Маниаха… — понимающе поддержал меня он. А потом, вздохнув, добавил: — И только-только у меня тут в степи стало спокойно. Кидани подчинились уйгурам, ну, а уйгуры — они далеко на западе, им не до моих округов… И тут оказывается, значит, что полководец империи уже не нужен, — вот и иди теперь на Запад, под нежными взглядами твоих шпионов с верхушки каждого бархана. Идиоты… Какие же они идиоты! — вдруг рассвирепел он. — Это при том, что они и имени-то моего не знают. А ведь это мое имя — что они сделали с ним? Ань, понимаешь ли, Лушань. Я — Рокшан! — заревел он так, что в дверь бегом бросились двое адъютантов и окинули меня неприятным взглядом. — Рокшан! Ты помнишь об этом?
— Конечно, помню, — пожал я плечами. — Рокшан и Роксана, отличные старинные имена. Рокшан — то есть светлый. Ничуть не хуже, чем Ань — то есть спокойный. — Оч-чень спокойный, — к нему вернулось хорошее настроение. — А тебя как тут называют, Маниах, наследник древних царей и дипломатов, — напомни?
— Мань,- сказал я.- Мань Ни… и дальше чего-то там.
Полководец откинулся на подушки и покивал:
— Братец Ань и братец Мань… Как в цирке. А не выступить ли нам в этом цирке вместе, братец Мань?
Вот эти слова уже были настоящим подарком моему торговому дому, с которым не стыдно возвращаться в столицу.
— Я устал, — замахал он на меня мясистой рукой. — Погуляй, если найдешь где. Можешь прилечь и поспать — да хоть тут, поблизости, в павильончике каком-нибудь. Все лучше, чем здешние гостиницы. Через стражу-другую возвращайся, попьем вина. И поговорим еще. Потому что расстроил ты меня, братец Мань. Очень расстроил.